Этот рассказ Борис Безбородов, бывший селькор «Кизильского вестника», увлекавшийся сочинением стихов, воспоминаний и статей, написал давно. Но он актуален и сегодня.
Довелось нам однажды поездом в одном купе с Героем Советского Союза ехать. Помню, зашли мы только в вагон, разделись, вещи свои под сиденья в багажные ящики рассовали, присели у столика – заходит мужчина в плаще. Сам невысокого роста, в годах, седина на висках, в глазах только грусть-печаль. Мужчина серьёзный, но по манерам простой и скромный, даже застенчивый немного. Поздоровался негромко, место своё отыскал, стал раздеваться. Плащ свой снял, смотрим – Звезда Героя на груди. Он смутился, тут же пиджак свой снял и вместе с плащом и фуражкой в уголок на вешалку повесил.
Мы на него во все глаза смотрим: нечасто приходилось вот так вот с Героем Советского Союза встречаться, тем более в поезде, в одном купе ехать. Да чем-то неуловимым он сильно напоминал нам нашего Героя – Спиридона Кирилловича Полищука из Кизила, наверное, ростом, манерой поведения, житейской мудростью в глазах. Ну, естественно, интерес у нас к нему большой, любопытство – тоже.
Проводники по вагону ходят, билеты изымают, проверяют, постельное бельеёраздают. Вскоре стали разносить по купе горячий чай, сахар в пакетиках. Взяли и мы все по стакану чая, решили сразу и перекусить. Дорога длинная, ехать придётся всю ночь. Была у нас с собой бутылочка водки, кусок колбасы, шматок сала солёного, яйца варёные, лук, огурец, хлеб. Словом, всё, что у селян на столе обычно бывает, у нас имелось. Приглашаем Героя к нашему столу за компанию. Не сразу, но уговорили.
Выпили, закусили, познакомились, ведём обычные дорожные разговоры: кто откуда и куда путь держит. Попутчиками оказались, аж до самого Челябинска. Ну, а нас, конечно, любопытство разбирает: за что и где наш попутчик Звезду Героя получил? В разговорах всё-таки осмелились ему этот вопрос задать.
Потух человек, с лица сменился, какая-то досада, неудовольствие на лице появились. Чувствуем, уж очень неприятен ему наш вопрос, видно, несладко пришлось ему в войну, тяжело и неприятно вспоминать об этом.
Извинились. Молча выпили ещё, посидели немного. Задумался он, в глазах отрешённость, на нас смотрит, а не видит. Потом как очнулся: «За что, спрашиваете, орден и звание получил?» Усмехнулся и говорит: «За трусость!» Мы удивлённо переглянулись. Он помолчал немного, а потом заговорил. «Не верьте, ребята, тому, что говорят, пишут и показывают о войне! Ложь всё это, неправда! Сейчас все стараются войну как-то очеловечить, придать ей человеческое лицо, что ли. Вот, мол, люди страдали, умирали во имя высоких идеалов жизни, за Родину-матушку, за победу над ненавистным врагом. Да, Родина есть Родина. Немец – враг серьёзный, воевать умеет, да ещё как! И зверства он творил немалые! Но не о том речь. Война – это не героизм, война – это мерзость души человеческой, это проявление самых низменных, скотских чувств человека; это кровь, смерть, жестокость; это дикий животный страх за свою собственную шкуру, когда забываешь, кто ты, где ты, есть у тебя мать, отец, Родина, когда теряется полностью ощущение пространства, времени. Это ужас! Не верьте, что ко всему этому человек со временем привыкает. Тупеет – да! Тот, кто побывал в самом пекле войны, – уже не человек. Нет, он человек по форме, а содержание в нём уже не то, что раньше было!»
Он снова помолчал, как бы собираясь с мыслями: «Я вот всю войну почти прошёл, чудом жив остался, Бог спас! Два раза был легко ранен, один раз контужен. Насмотрелся всякого! Всё было на войне: и трусость, и подлость, и предательство, и мародёрство, и изнасилование, и животный ужас перед смертью. Видел и саму смерть, воспринимающуюся часто не как конец жизни, а как избавление от этих мук и ужасов. На войне ты остро ощущаешь, что ты ничто, игрушка в руках судьбы-злодейки, что всё во власти Всевышнего!
Сколько моих друзей-товарищей погибло! И какие люди были! Смерть – она тоже выбирает, и самых лучших, самых дорогих тебе людей. Мразь всё чаще остаётся, выживает. До божьего суда!
Мне больно смотреть, как красуются на парадах бравые вояки, в парадных формах, при всех орденах. Музыка, марш! Я смотрю на их лица, вглядываюсь в их глаза и вижу, что многие из них настоящей войны и не видели, может, даже и пороха не нюхали! Так, просто где-то рядом были, отличиться случай помог, начальству высокому на глаза вовремя попались или сами в начальстве ходили. У нас так почти всегда: умирают безвестные герои, а награждают совсем других. Настоящие фронтовики не те, что красуются на парадах, в людных местах. Они ненавидят военную форму и не любят вспоминать о войне. Для них это всё равно, что весь этот ужас второй раз пережить!»
Он снова замолчал, попросил разрешения закурить. Курил долго, пуская дым в приоткрытую фрамугу окна, пальцы рук у него слегка дрожали. Потом, усмехнувшись, продолжал: «Вы думаете, что старшина, который за командира роты остался, нас в бой за Родину, за Сталина призывал? Как бы не так! Это только в фильмах такое показывают. Он нас собрал и просто сказал: мужики, мать вашу перемать! Мать, отец, жена, дети есть? Сёстры, братья есть? Жить хочется? Ничего этого у вас не будет, туды вашу мать, только вперёд! Впереди фриц, позади заградотряды СМЕРШа, выхода нет, только вперёд!» И отборный трёхэтажный мат! Кто о каком геройстве думал?!
В бою часто теряешь ощущение всего: места, времени, кто ты и где ты. Вот в Сталинграде под Мамаевым курганом, в этом пекле ада, кто о чём думал? Не поймёшь: день, ночь, утро, вечер, дым, пыль, чад, гарь, ничего не видно! Вокруг разрывы, земля ходуном ходит, пули чиркают, осколки свистят, грохот и звон сплошной – настоящее пекло ада! Ты уже не человек, не понимаешь, что к чему, делаешь всё инстинктивно, куда-то ползёшь, куда-то стреляешь, за что-то прячешься! Где наши, где немцы? Всё перемешалось! Да мы узнали, что победили, только когда всё стихло!»
«Так вы Звезду за Сталинград получили?» – спрашиваем мы. Усмехнулся: «Ну, нет! За Сталинград нам как раз только Ордена Красной Звезды достались, других не было! Да сколько нас там в живых осталось? Единицы! Звезду я получил ещё в начале войны, где-то в 42-м году. Драпали мы тогда от немчуры, только пятки сверкали! Да как резво бежали! Все бежали – и полковники, и майоры. Те даже быстрее нашего бежали, поскольку харч у них другой был. В одном месте немцы так нас прижали, что бежали, кто как мог, как зайцы. Ну, и я со всеми! А сзади автоматчики немецкие в спину нас расстреливали, как куропаток!
Бежал я зигзагами, да сорвался в окоп. Стрелковый окоп-ячейку, кем-то оставленный. Стал вылезать из окопа, а немцы – вот они, в 100-150 метрах, бежать поздно, смерть верная! А тут смотрю: два пулемёта с полным боекомплектом, патронов уйма! Целые ящики пулемётных лент. Сначала одна мысль в голове: задержать немцев любой ценой, чтобы потом дальше драпануть, да чтобы не догнали и не убили! Тут соображать особо не было времени. И сам плохо понимал, что делал!
Ну, развернул я пулемёт и давай немцев свинцовым огнём поливать. Передние попадали, остальные залегли. Я только из окопа, а они опять – в рост! Я снова за пулемёт, они ложатся. Я из окопа, они в рост! Вот так играли мы в кошки-мышки! У них, видно, взять меня нечем было. Место возвышенное, позиция, можно сказать, отличная: справа река, слева болото, всё как на ладони мне видно было! И окоп-ячейка хорошо оборудован, бруствер с бойницами, полунакат из бревён над головой. Моё счастье – танков у них не было, они, видно, в обход болота пошли.
Я немного освоился: только ленты да пулемёты менять, да Бога молю, чтобы патронов хватило! Не знаю, сколько времени прошло, только слышу позади меня «Ура!» кричат. Наши! Видно, СМЕРШ беглецов остановил и в бой бросил. Тут и я духом воспрял, стрелял на совесть, ну, и попал на карандаш майору из СМЕРШа, что бойцов в атаку вёл. Вот и всё моё «геройство»!
Усмехнулся: «Вон, брат мне рассказывал: у них один пограничник с напарником в наряде были. Сам пограничник разгильдяй, тюха-матюха, его хотели уже с границы убрать, а он возьми, да и отличись! Стоял ночью на посту в дозоре, да в туалет захотел, по-большому. И ведь додумался: шинель снял и на куст повесил, а сам в сторонке нужду свою справляет. Ладно, автомат при себе был. А тут нарушитель с ножом на шинель кинулся, за человека её принял. Пограничник – за автомат, дал очередь поверху, кричит: «Стой! Кто идёт? Руки вверх!» Напарник подоспел, в обходном дозоре был. На границе переполох, прибежали, смотрят: горе-пограничник без штанов с автоматом, рядом напарник с нарушителем. Их счастье – нарушитель-одиночка важной птицей оказался. Тоже орденами наградили обоих! Героями часто случайные люди становятся, по обстоятельствам.
Я вот о своём «геройстве» никому не рассказываю. Какое это геройство! Звезду вот нацепил только в дорогу – очереди, с билетами трудновато!»
Помолчал, а потом, вздохнув, добавил громко: «Да я бы эту Звезду и что угодно отдал, чтобы все мои друзья-товарищи живы были, и не было бы этой проклятой войны!».
