Мы жили на окраине города, по улице 40 лет Октября, за которой, в каких-то полутора сотнях метров, был берег красивого, живописного озера.
На самом деле живописного, потому что, гуляя по берегу, можно было часто встретить художников с мольбертами. Каждый находил свой уголок для будущей картины.
Дом у нас был двухподъездный, старинной постройки. Тихий, уютный дворик с детскими площадками. Но не это было самой ценной достопримечательностью нашего двора, да, пожалуй, и всего города. Во втором подъезде жили ветераны войны со своей пятнадцатилетней внучкой. Мы их видели на празднике Победы с орденами и медалями. Боевых наград у них было почти поровну, и я был удивлён их количеством. Однажды осмелился спросить, в каком подразделении они служили. Оказалось, это были военные медицинские работники. Он – военный хирург, она – его ассистент, операционная медсестра.
Медсанбаты, в которых они спасали солдат, находились, можно сказать, на передовой. И все происшествия, которые могли с ними случиться, случались с завидным постоянством. Обстрелы, бомбёжки, ведь фашисты били и по госпиталям с красными крестами.
И как-то постепенно мы при встречах стали не просто приветствовать друг друга, как раньше, а вести короткие беседы. Не часто, но бывало, что я, сидя на скамейке у своего подъезда, видел, как они выходили на прогулку.
Плавно открывалась дверь, придерживая её, Александр Андреевич переступал порог и подавал руку Анне Фёдоровне. И, уже держась за руки, они вместе спускались с невысокого крыльца. И больше не отпускали руки друг друга. Я ни разу не видел, чтобы они где-то шли, не держась за руки. Не за или под локоток, а именно за руки, как дети, в любом месте города.
У меня, двадцатипятилетнего здорового мужчины, ком к горлу подкатывал при взгляде на них. Я ими любовался, всегда поднимался со скамейки, стоя приветствовал их и желал приятной прогулки. И как-то, по прошествии нескольких лет, в тихий осенний денёк в очередной раз увидел, как выходят они из своего подъезда. Я как обычно поздоровался, а они, проходя мимо, остановились. Александр Андреевич поинтересовался: «Вы тоже на прогулку?» Я ответил: «Да, жду своих, одеваются». Он сказал: «Это хорошо, день такой прекрасный. Нужно запастись этим буйством красок, напитать свою душу этим неповторимым благоуханием. Ведь в осенней поре есть свои нотки красоты. Сколько картин и стихов написано об осеннем очаровании! Хотя у самого главного художника всё равно получается лучше. Кто совершенней Создателя может сотворить такое великолепие?». И он, обводя рукой, показывал то на рябину с красными гроздьями, то на берёзы, стоящие в золотой листве. «А посмотри на сосны! Они стали ещё зеленее на фоне всего этого изобилия красок!»
Я смотрел на него широко открытыми глазами и не мог понять: как они, прошедшие через чёрные зловещие краски войны, смогли сохранить в душах столько любви – любви к своей Родине, друг к другу.
Я заметил: пока он говорил, Анна Фёдоровна смотрела на него с улыбкой, не отрывая глаз, и такое счастье в них светилось! Они так и стояли, держась за руки. Потом она приподняла его руку, погладила и сказала: «Пойдём, романтик мой, а то и так уже столько времени отняли у молодого человека». Он коснулся губами её руки: «Что ты, прелесть моя, разве время можно отнять, его можно только потерять. А в беседе каждый что-то приобретает…»
Я заметил, как после прикосновения его губ к руке лицо Анны Фёдоровны стало вдруг меняться – молодеть: появился румянец, вроде и морщинки сами собой разгладились. Она прижалась к нему плечом и так стояла, слушая своего романтика. А он продолжал: «Когда мы беседуем, ваши зелёные глаза начинают искриться, как изумруды». Я смутился: «Может, солнце попадает?»
«Нет, это внутренний свет, душа ваша чистая. Сохраните эту чистоту на всю жизнь. Пусть хоть какие трудности, катаклизмы повстречаются на вашем пути, сохраните эту чистоту и детскость. Детскость души. Тогда всё будет получаться в жизни». Он наклонил голову чуть вперёд и произнёс: «Да, действительно, нужно идти запасаться этим изобилием осенних ароматов и великолепием красок. А то скоро зима. Будем за чаем вспоминать все красоты каждого осеннего дня. Пойдём, моя любимая…»
Попрощавшись, я остался стоять около своего подъезда, провожая их взглядом. Они уходили всё дальше и дальше по дорожке, держась за руки. А мне казалось, что идут они по цветущему саду, а вокруг них рвутся снаряды, мины, свистят пули. Клубы дыма поднимаются в небо. Но ни один осколок, ни одна пуля не могут им навредить. Потому что их оберегает любовь. И это была их молодость – трудная военная молодость, пропахшая дымом и кровью.
А затем шли они по бескрайнему зелёному полю, в ромашках и васильках, и опять – держась за руки, плечом к плечу. Вместе прошли и этот путь. То были зрелые годы прекрасных медицинских работников, опять спасавших жизни людей.
А тот день, с которого я начал рассказ, великолепный солнечный осенний, радовавший разнообразием красок, был продолжением той любви, которую они пронесли через всю жизнь. Любви, которая не остыла в их сердцах и душах.
И до сих пор в моих воспоминаниях они идут рука об руку. Видно, что он чуть выше её плеча, но, значит, не в росте дело, а в родственных душах. И значит, настоящая любовь никуда не уходит на всём протяжении жизни.
Даже сейчас, если я закрою глаза, мне представляется, как они идут мимо меня, всё так же держась за руки. И я до сих пор ими любуюсь…
Геннадий КОСТЫЛОВ,
п. Зингейский.
